На главную

На страницу "Литературная беседка"

    ДОРОЖНЫЕ ИСТОРИИ

1. АВТОБУС ИЗ ЕЛИЗАВЕТИНО


            Я не рассказывал про то, что я только и делаю, что ворую чужие интересные истории? Да-да-да, всё, что я делаю — просто встречаюсь с людьми, знакомыми и незнакомыми. Мы говорим друг другу «Привет! Как дела?», другие какие-то вещи; мы болтаем об этом, о другом. Смеёмся. Какие-то истории вспоминаем. Расстаёмся, ничего путного не успев сказать. Едешь после и думаешь: «Вот я же хотел что-то важное произнести, а не успел. Ну, ладно».
            И так из раза в раз.
            Потом время какое-то проходит, щёлк — а в голове рассказанная тебе история всплывает. Пустяковая, без сюжета, ничего в ней нет, а всплывает, и тебе её хочется рассказать почему-то. Поделиться. Где и приврёшь, наверное. Или не приврёшь — просто вот так она в памяти осталась.
        Это будет история про конец 70-х, село Елизаветино и маленькую девочку.
Девочка вместе с мамой ехала из Орла в Малоархангельск на рейсовом автобусе. И уже на автовокзале при посадке стало понятно: что-то не так. Люди в автобусе подобрались на редкость весёлые и дружелюбные. Ярко светило солнце, был май или июнь, все шутили, смеялись, громко разговаривали, и никто никого не просил говорить тише. И все сидели.
            Кому довелось ездить в эти годы на рейсовом автобусе, тот, конечно, помнит, что подобная поездка была испытанием тем ещё. Дорогу от Малоархангельска до Глазуновки вообще называли «Дорогой жизни» за её глубокие ямы, которые приходилось на всякий случаи объезжать даже тракторам. В этот раз дорога только прибавляла настроения в автобусе, прыжки сопровождались жизнерадостными «У-у-ухты!» и «Эге-гей!».

        В Глазуновке остановились, и водитель повернулся к пассажирам лицом. Он сказал так:
            — Уважаемые пассажиры! Вы извините, что я к вам обращаюсь. Но дело безотлагательное и щепетильное. В 8 километрах от Глазуновки и в 6 от Малоархангельска находится деревня Елизаветино. И у меня там живут родственники. И мне очень нужно с ними повидаться. Я обещал, что заеду к ним, зимой ещё дал слово, но всё никак. А уже май или июнь. И мы едем как раз мимо. Не будете ли вы против, если мы буквально на минуточку заедем к моим родственникам? Я поприветствую дорогую родню, пожму руки, они увидят меня, обрадуются, мы обнимемся на прощанье и продолжим наш рейс. Там чудесные места, вы сможете размять ноги, прогуляться и подкрепиться квасом, который мои родственники отменно готовят.
            Автобус ответил с энтузиазмом, дружно и однозначно: едем, конечно! Мы уже практически дома, и какие-нибудь 5-10 минут всё равно ничего не решают. Тем более квас и вообще. И автобус, бодро рыча, в считанные минуты допрыгал до поворота в Елизаветино.
            Конечно, елизаветинские родственники очень рады были видеть своего родного из Малоархангельска. Они крепко обняли его. Они немедленно усадили его за стол. Они принялись лепить пельмени и чистить картошку. Они полезли в погреб, чтобы извлечь достаточное количество разносолов. Невооружённым глазом было видно, что автобус вернётся на трассу ещё очень нескоро.
            Собственно, никто и не торопился попасть в Малоар-хангельск. Все пассажиры нашли себе занятие по душе. Кто-то ушёл к пруду разузнать у рыбаков, хорош ли улов. Кто-то отправился побродить в ближнюю берёзовую рощу. Кто-то болтал с родственниками, не занятыми в приёме дорогого гостя. Кто-то просто сел под берёзку и слушал жужжание пчёл. Все разбрелись, как будто так оно и надо было.
Водитель несколько раз порывался встать из-за стола, но и родственники, и пассажиры не давали ему такой возможности. Вынесли баян, спели несколько весёлых песен.
            Дети ложками ели мёд из тарелок, закусывая сотами. Солнце в этот день опускаться не собиралось вообще.
Остаток пути пролетел в мгновение, даже песня осталась недопетой. Прощаясь с водителем, все улыбались, говорили ему спасибо, а он с чувством благодарил за то, что вошли в его положение. И был май или июнь, и все расходились домой, говоря, что такой замечательной поездки у них никогда не было.
Девочке так понравился этот рейс, что следующей весной она спросила у мамы:
        — Мам! А когда мы уже поедем в Елизаветино?
        Эту историю я услышал от той самой девочки из того самого автобуса, и я ни капельки не приврал, вот только пельмени от себя добавил. Мне почему-то очень захотелось в эту историю вставить пельмени — деталь, которую невозможно придумать, деталь, которая показывает длительность процесса, обстоятельность, она много чего показывает. Но если вдруг настоящий автор истории скажет, что пельменей не было, придётся убрать. Я ведь не автор, я просто пересказываю чужие интересные истории: мне хочется, чтобы о них услышали и другие. Пельмени ещё можно придумать, а вот такую историю, пожалуй, нет.

6 мая 2010 года

 

 2. ФОТОГРАФ


        Я не рассказывал про попутчика, которого подвозил 1-го мая 2010 года до деревни Александровка? Как я туда направлялся, чтобы сделать снимки мемориальных плит, а он на остановке поджидает рейсовый автобус — там, где дорога на Александровку, и Каменку, и Дубовик. Сел и говорит: «Мне тоже в Александровку. А это Пежо?»
        Даже я и не удивился, что он сразу понял, куда автомобиль направляется, только хмыкнул и спросил, не покажет ли дорогу к захоронению в Александровке. Покажу, говорит. Мне ведь как раз туда и надо. Тоже? Тоже, я там недалеко живу.
        А хотите, говорит, я вам расскажу про этот мемориал интересную историю? Я когда приехал в Александровку жить, это время особенное было, 90-е, бизнес, всё разрешено, и денег можно заработать вот на чём угодно. А у меня же фотоаппарат. И я придумал вот что: я поехал, и памятников-го и нафотографировал. Отпечатал потом целую пачку и стал ждать, кому бы продать. Красивые снимки вышли. Это апрель же был, тоже вот как сейчас — весна, весна.
        И вышло так: иду мимо нашего памятника, а рядом с ним женщина с ребёнком. И женщина сыну показывает: вот, смотри, это мой дедушка, я его всю жизнь искала, а теперь нашла. И мальчик пальчиком по буквам водит и читает: "Мирошниченко". И мама у него Мирошниченко, и он тоже. И я смотрю на них, а в голове: «Что же я придумал за бизнес такой. Сволочью окажусь, если с них денег возьму».
        Я попросил их подождать, принёс фотографий и этого памятника, и братской могилы — всего, что нашлось.
        А потом было 9 мая, и приехали ветераны. Была какая-го круглая дата, и их очень много собралось, кто воевал в этих местах. Памятник на пригорке, и они поднимались медленно, аккуратно, а я стоял сбоку, и всем-всем вручал фотографии. У меня была очень большая пачка снимков памятника, я ещё их допечатал — всегда сам печатаю, и растворы делаю сам. Я отдавал им фотокарточки, а они мне жали руку и что-то говорили. А потом все поднялись к памятнику, а у меня кончились снимки. И я тоже пошёл наверх.
        За рассказом мы добрались до места. Подошли к плитам, посмотрели, как переносится фамилия «Мирошниченко», обменялись словами «0-76» и «Киев-60» — бизнес-план отводил этой среднеформатной камере роль рабочей лошадки, да не вышло, кончился бизнес, и фотография кончилась.
        Он смотрел, как я бодро щёлкаю затвором, и с огорчением отмечал, что места для съёмки выбираю я неудачные, не так это надо снимать. Туда вот, на горочку нужно подняться, оттуда чудесный вид, оттуда и деревья по-другому смотрятся, и небо тоже, лучшее теперь время для фотографии — весна, весна.

7 мая 2010 года



3. ЧЕТЫРЕ СТАРУШКИ


        Привет, ребята. Это снова я, Тридогнайт из столицы нашего мира — Малоархангельска. Почему столицы? Тут всё просто: мы ведь только и говорим о Малоархангельске, будто никаких других городов и нет. А они есть, и вот что я расскажу сейчас: история про Москву. Но потом и про Малоархангельск будет.
        Это был далёкий 2005 год, замена натуральных льгот денежными компенсациями, — монетизация, одним словом. Суть реформы была очень простой: заменить натуральные льготы — например, бесплатный проезд на транспорте — какой-то ежемесячной выплатой. То же с жилищно-коммунальными платежами, санаторно-курортным лечение. В качестве одного из доводов необходимости реформы приводился такой: не все могут воспользоваться некоторыми льготами, а, значит, система их распределения несправедлива. Ну вот какой житель деревни и когда пользовался санаторно-курортными льготами? Монетизация должна была вернуть справедливость.
        И вот в этом далёком 2005 году в метрополитене имени Ленина ехали две замечательные старушки. И у их ног стояли большие сумки, а они громко, на весь вагон чехвостили правительство по поводу нововведений.
        — Это кто придумал? — жаловалась старушка с сумкой, из которой торчали куриные ноги. — Я раньше спокойно ездила, сколько хотела. Куры-то на Тёплом Стане дешевле. А теперь всё, за каждую поездку плати. Вот тебе и горячий цех. Это разве порядок?
        — Никакого порядка, — вторила ей старушка, сумка которой бугрилась кабачками. — Я раньше на дачу могла сколько хочешь раз поехать, а теперь хоть надорвись. А они прут, кабачки-то.
И старушка показывала на вторую сумку, из которой тоже бугрились кабачки.

        — Кому хоть это сделали? — спрашивала первая старушка.
        — А деревенским бабкам. Они-то дома сидят, у них всё под рукой. И куры, и кабачки. Куда им ездить-то?
        — Это теперь выгадали. У них ещё и цены не такие, а компенсацию платят одинаково.
        — Это точно.
        И надо же такому случиться, что буквально через 24 часа в автобусе, шедшем из Малоархангельска в одну из деревень района, тоже ехали две старушки. Одна сахар везла в мешке на закрывание варений — самый сезон был, а сахар, это уж к бабушке не ходи, на рынке всегда дешевле. А у второй всякими тапками сумка топорщилась. Ехали и на весь автобус чехвостили правительство по поводу нововведений.
— Это кто придумал? — жаловалась старушка с сахаром. — Автобус-то подорожал, разве тут наездишься? Сахар — надо, комбикорм — надо, а автолавка когда ещё приедет.
— Тапок вот ездила деду взять. Сапоги. Ну и что это? Зачем же я в колхозе горбячилась? Там плати, тут плати. Ну время.
— Кому хоть это сделали? — спрашивала первая старушка. — Есть хоть, кто выгадал?
— А бабкам городским. Они-то дома сидят, у них всё под рукой. Сахару вышел до магазину, купил. Тапки под боком. Куда им ездить-то?
— Это теперь выгадали. У них ещё и цены не такие, и рынки большие, а компенсацию платят одинаково.
— Это точно.
        Вот такая история, чтобы мне с места не сойти, сам я был её свидетелем, и вот теперь бы про неё никто не узнал, если бы я не записал и не вспомнил о далёком 2005 годе, когда и сахар был немножко слаще, и снег хоть немного, да побелее. Теперь в той деревне два дома живых осталось, а тогда автобус там скрипел тормозами часто — каждый день, два раза в день, а если базарный день, то и три. Кто-нибудь, да поедет.
        Теперь один раз в неделю ходит, и то не останавливается.
 

9 декабря 2012 года
 

4. КРЕМЛЬ ДЕРЕВНИ МЕДВЕДЕВО


        Деревня Медведев в истории Малоархангельского района упоминается редко, на карте же её и вовсе не найти. Секрет прост: Медведево — другое название деревни Кобзево. Это издавна пошло: на карте Шуберта (1862 год) оба наименования населённого пункта ещё вместе, Медведева в скобках. На картах советского периода остаётся уже одно «Кобзево», во всех документах указывается. Пропасть бы должно давно название «Медведеве», а нет, не пропало, держится: по документам человек в Кобзево родился, а спроси, откуда родом — из Медведева, скажет.
        Домов в Медведево-Кобзево немного, жителей того меньше, зато тут летом отличные виды на урожай открываются и ещё есть свой Кремль. Маленький, правда, но с историей. Сразу после въезда в деревню стоит, по правую руку дом будет белый, со ставнями, а на фронтоне и Кремль. Если остановиться да зайти, хозяйка, Надежда Ивановна Зубова, расскажет, что к чему.
        Первый Кремль над крышей появился ещё в 60-е, когда дом строился. Ночью загоралась на фронтоне кремлёвская звезда, и рядом с ней лампочки тоже загорались, чтоб сооружение осветить со всех сторон. Дом в удобном месте стоит: издалека видны и кремль, и звезда. И вот как-то мимо цыгане проезжали. Остановились, во двор попросились, стали с хозяином разговаривать. Продай, мол, Кремль, нам надо. Мы дома его прикрутим, вот красота выйдет, продавай, хозяин, хорошую цену дадим.
        Хозяин Кремля говорит: так не довезёте же, тут части все мелкие, хрупкие. Цыгане руками машут: э, починим, продай только, очень уж штука знатная. Ну, продал. Односельчане этого поступка не одобрили: что ж это выходит? Был Кремль — и на радость, и для ориентиру — и нету? Ещё продешевил ведь, а? Обманули цыгане, а? Смеётся: это я их обманул.
        Зиму целую дом стоял обычный, скучный, А по весне уже другой Кремль появился на крыше, лучше прежнего, и иллюминация усовершенствованная, и ракеты. Ему ничего не стоило новый Кремль сделать: посидел, порисовал что-то, потом в сарайчик, у него там весь инструмент нужный, вот и новый Кремль, и голуби под ним целуются.
        Справа, у балкончика, два барана ещё бодались. Сейчас одного баранчика стихия поразила: старая липа упала, одну ракету снесла, кое-какие деревянные детали срезала да баранчика задела. А поправить уже некому: умер Владимир Иванович Зубов, который этот Кремль сделал. Он много чего успел. Слеп постепенно, но руки здорово дело знали. А оградки какие он делал на ощупь уже? Если на кладбище зайти, много его работы там можно увидеть.
        До чего ж хороший был человек. Всегда при деле, всегда всем поможет. Что починить надо — шли, он и по механизмам, и по электричеству, и по дереву, и по металлу дело шал. Пожил-то мало. Ну, такие люди везде нужны. Там тоже, сказала хозяйка Кремля и показала рукой на небо, туда, куда нацелилась деревянная ракета с железной надписью «СССР».


23 марта 2011 года
Александр Белевцев.

 

Вверх

На страницу "Литературная беседка"

На главную